Первое, что приходит на ум большинству людей, когда речь заходит о патологоанатоме – страшные темные коридоры, подвалы, металлические столы и тела умерших пациентов. Сам же врач представляется мрачным, неприветливым. Однако все это – не более, чем ошибочные стереотипы, прочно укоренившиеся в сознании многих. О том, как обстоят дела в реальности, рассказал наш эксперт – Дмитрий Викторович Рогожин, доктор медицинских наук, заведующий патологоанатомическим отделением ФГБУ НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина.
Чем занимается патологоанатом, и не страшно ли вам работать с мертвыми телами?
У многих людей патологоанатомическое отделение ассоциируется с металлическими столами и телами умерших на них, а сам врач, как считают многие, вскрывает эти трупы большим секционным ножом. И это самый главный миф о нашей профессии.
На самом деле выглядит патологоанатомическое отделение совсем иначе – оно скорее похоже на лабораторию. И, несмотря на то, что в прошлом патологоанатомы действительно много работали с умершими людьми, сегодня они все чаще и чаще имеют дело с живыми пациентами, занимаясь большую часть рабочего времени прижизненной диагностикой. Можно с уверенностью сказать, что врачи-патологоанатомы сегодня активно вовлечены в диагностический и лечебный процесс наравне с врачами других специальностей – онкологами, хирургами и другими специалистами.
Патологическая анатомия изучает морфологические проявления различных болезней, то есть то, какие изменения появляются в организме под действием того или иного заболевания. В зависимости от того, какие именно проявления удается обнаружить, врач-патологоанатом может сделать заключение о возможном диагнозе, например типе опухоли, если речь идет об онкологической патологии.
Объект изучения патологоанатома – фрагмент тканей пациента, полученных во время обследования или хирургических операций. Скажем, если женщина обнаружила у себя какое-то образование в молочной железе и обратилась с этой жалобой к врачу, то для постановки диагноза может быть проведена биопсия – это забор небольшого фрагмента ткани образования. Его передадут в патологоанатомическое отделение, где врач патологоанатом изучит его и даст свое заключение (диагноз). От правильно поставленного морфологического диагноза, за который и ответственен патологоанатом, зависит выбор тактики лечения.
Патологоанатома все чаще привлекают и для того, чтобы оценить, будет ли эффективен тот или иной метод терапии, также он помогает понять, насколько хорошо подобрано назначенное лечение и дает ли оно ожидаемый результат.
Верно поставленный врачом-патологоанатомом морфологический диагноз определяет выбор лечения. В зависимости от болезни тактика терапии может быть абсолютно разной – то, что будет эффективно с одной опухолью, совершенно не подойдет в другом случае. От того, насколько качественно сделана работа патологоанатома, во многом зависит судьба и жизнь пациента.
Онкология – самая, пожалуй, масштабная и значимая область медицины, где используется морфологическая диагностика. Однако без нее не обойтись и, например, при диагностике заболеваний почек неонкологического характера (нефропатии, гломерулопатии).
2. Почему вы выбрали для себя именно патологическую анатомию? Востребована ли эта специальность у современных студентов-медиков?
Я принял решение стать патологоанатомом еще на 3 курсе мединститута, с тех пор не только ни разу не жалел о своем выборе, но и с каждым годом только убеждаюсь, что решение было принято верное.
Это уникальная специальность, которая требует огромного количества знаний из самых разных отраслей медицины. Для успешной работы недостаточно разбираться в том, как выглядят «норма» и «не норма» в морфологии различных тканей и клеток, надо иметь представление о различных протоколах лечения, например химиотерапии, лучевой терапии, таргетном лечении; о молекулярной биологии, генетике, биохимии и многом другом.
Все это нужно знать, чтобы понимать, какие клинические проявления могут быть у пациента при тех или иных морфологических изменениях, увиденных в изученных образцах. В общем, таких всеобъемлющих и интегрирующих дисциплин, как патологическая анатомия, в современной медицине, на мой взгляд, больше нет. Развитие патологоанатома никогда не останавливается!
Патологическая анатомия становится все более привлекательной для студентов медицинских ВУЗов, хотя дефицит кадров в нашей специальности есть. Мне кажется, что в России патологическая анатомия пока недооценена, а у выпускников медвузов нет достаточно глубокого понимания этой специальности. Но в последние годы ситуация меняется к лучшему.
Мы довольно активно общаемся с зарубежными коллегами – у нас есть, чему поучиться у них, а они что-то могут позаимствовать у нас. Мы состоим в профессиональных международных сообществах, консультируем друг друга, выпускаем совместные публикации, выступаем на конференциях и конгрессах. Оснащенность патологоанатомических отделений ведущих центров в России сегодня не хуже, чем в других странах, а в чем-то даже превосходит их.
3. Что такое «стекла», которые часто упоминают врачи при постановке диагноза?
Взятые фрагменты ткани, которые берут у пациента для изучения, подвергают нескольким этапам специальной обработки, имеющим четкую последовательность. Они нужны, чтобы изготовить гистологический препарат. Такие препараты – те самые «стекла», о которых многие слышали и знают – рассматриваются под микроскопом.
Изготовлением препаратов занимаются не патологоанатомы, а лаборанты, действующие по определенным протоколам. От того, насколько хорошо сделан препарат, зависит точность поставленного диагноза: чем выше качество препарата, тем выше шансов, что диагноз будет поставлен верно. А это значит, что пациент получит правильное лечение, а вместе с ним – шансы на выход в ремиссию и нормализацию качества жизни. Только это, к сожалению, не единственный фактор, влияющий на точность морфологического диагноза.
4. Каков шанс, что вердикт, вынесенный патологоанатомом после просмотра стекол, будет верным? Обязательно ли нужно идти за вторым мнением?
Тут надо озвучить еще одно заблуждение, касающееся нашей работы – его мы слышим, кстати, в основном от коллег-врачей других специальностей. Оно связано с уверенностью, что, посмотрев стекла, патологоанатом всегда может дать однозначный ответ. Многие убеждены, что на фрагменте ткани чуть ли не прямым текстом будет написана вся нужная информация о заболевании. Но это, конечно, далеко не так.
Ошибки возможны, и для каждой исследуемой ткани есть определенный риск неверной интерпретации. Многие абсолютно разные опухоли могут под микроскопом выглядеть абсолютно одинаково. С другой стороны, фрагменты одной и той же опухоли, взятые из разных ее участков, могут иметь абсолютно разное строение.
На риск ошибки влияют и особенности технологии приготовления качественного препарата, о которых шла речь выше. Для того, чтобы этот риск свести к минимуму, используются дополнительные методы исследования, например, иммуногистохимическое. Если оно не помогает решить проблему, могут применяться молекулярно-генетические методы.
Несмотря на все усилия, шанс на ошибку все равно есть. Получение второго мнения – пересмотр стекол – это одна из мер, которая помогает еще сильнее минимизировать неверный «вердикт». Его рекомендуют получить для того, чтобы удостовериться в том, что мнения разных специалистов совпали, а значит диагноз верный.
Обращаться за вторым мнением лучше в специализированные медучреждения, где есть хорошее оборудование и работают врачи с высокой квалификацией, имеющие большой опыт и способные распознавать даже редкие и непростые случаи.
Бывают сложные диагностические случаи. В таких ситуациях собирается диагностический консилиум. Часто его инициируют именно патологоанатомы, которым важно поставить верный диагноз, ведь именно от этого зависит то, какая терапия будет назначена.
Важно помнить, что постановка диагноза – командная работа. Имеет значение не только патоморфологический диагноз, который ставим мы, но и результаты других диагностических обследований – компьютерной томографии, рентгенографии, УЗИ-исследования, а также всей той клинической картины, которую видит лечащий врач.
5. Какие еще инструменты вы используете в своей работе, как она изменилась с появлением новых технологий?
Сегодня мы используем немало инструментов, которых не было на заре моей работы. Самое простое: стекла пациентов из других регионов можно не пересылать, а просто оцифровать их, чтобы моментально показать электронную копию другому специалисту – даже тому, кто находится в другой стране.
Кстати, российских инструментов, которыми мы пользуемся в нашей работе, хватает – они облегчают принятие сложных врачебных решений. Это, например, сервисы, подключенные к базам данных, содержащим информацию о множестве опухолей, в том числе очень редких. К ним можно обратиться и компьютер «подскажет» возможный ответ о том, с чем связаны те или иные патологические изменения в образце тканей. Это, конечно, не заменяет специалиста, но иногда значительно упрощает работу.
Я не называл бы эти технологии искусственным интеллектом, это лишь алгоритмы, помогающие врачу, которые нельзя приравнивать к интеллекту человека. Вообще, на мой субъективный взгляд, думать, что искусственный интеллект решит все наши проблемы во всех областях, – заблуждение и даже немного сумасшествие. Это не панацея.
6. Вы не контактируете с пациентами напрямую, работая с образцами тканей, но насколько вы погружаетесь в судьбу каждого из них? Удается ли абстрагироваться и не вовлекаться эмоционально?
Конечно, за каждым образцом тканей – судьба и болезнь конкретного пациента. Работа патологоанатома очень ответственна, думаю, что это понимает каждый врач этой специальности. Как-то в научной литературе мне попался рейтинг уровня стресса разных врачей, патологоанатомы в нем оказались даже выше хирургов.
В нашей специальности сталкиваться со злокачественными опухолями приходится каждый день. И, несмотря на то что мы видим за каждым материалом человека, который серьезно заболел, сокрушаться от каждого страшного диагноза невозможно. Для профессионалов важно сохранять спокойствие и качественно выполнять свою работу. Тому, кто не может не вовлекаться и глубоко не переживать, наверно, патологоанатомом работать не стоит.
7. Бывали ли в вашей практике мистические или необъяснимые случаи?
Уверенность в том, что патологоанатомы сталкиваются в своей работе с чем-то таинственным – это еще один живучий миф.
Ни с чем мистическим мне сталкиваться не приходилось, зато в моей практике (и в практике многих моих коллег) есть немало случаев, когда удавалось установить очень сложный диагноз, «выйти» на который казалось невозможным. Это настоящая профессиональная удача – используя свой опыт, знания, разгадать загадку очень сложного случая.
И, хотя в таких ситуациях речь иногда идет о злокачественном диагнозе, не слишком хорошем для пациента, после его постановки охватывают гордость, радость, удовлетворение, желание дальше развиваться и сделать все возможное и невозможное, чтобы следующий диагноз был верным и качественным.
Необъяснимые случаи тоже бывают. Например, когда мы видим злокачественную опухоль, определяющую для пациента неблагоприятный прогноз, а затем узнаем, что он отказался от терапии и вопреки всем прогнозам живет в течение многих месяцев или лет.
8. Что вы думаете о смерти и думаете ли о ней в принципе?
В процессе работы я об этом не задумываюсь и полагаю, что скорее всего патологоанатомы думают о смерти не чаще, чем врачи других специальностей. То, чем мы занимаемся – наша обычная работа, к которой мы адаптировались и привыкли.
Даже в тех случаях, когда приходится работать с секционным материалом – то есть исследовать причину смерти – я не акцентирую свое внимание на этом и не думаю об этом постоянно, ведь это часть работы.
Если говорить философски, то смерть – закономерный исход жизни. Это нормально.
Беседовала Ксения Скрыпник
Фото: Designed by Freepik, iStock.com (anamejia18, anyaivanova)
